Стихи сюрреалистов

Тристан Тцара

(1896-1963)

Из книги "Из наших птиц"

(1923)

Ненароком

гортань один гляди

застыл гордый

под гирляндой кладу

жирную тильду

карамболь в корчаге

рукоять

пламя из фляги

сердечная прядь

нерв перпендикуляром

в горсти

у горькой жидкости

и лампы с перегаром

Из книги "Индикатор сердечных дорог"

(1928)

Вольт

наклонность башен косогор небес

автомобилей растворение в пустотах

дорог кайма животных у дороги сельской

где хлебосольными усеяны достоинствами ветки

и мнимой по верхушкам лиственностью птиц

шагаешь ты но то другая следом

шагает по пятам цедящая досаду в обрывках

памяти и счета

укрывшаяся в платье наглухо не слыша там

сгустком гул столиц

кипящий город и густой от горделивых кличей

вспышек

клокочет из-под век бурлит из-под кастрюльных крышек

бегут потоки слез ручьями народного происхожденья

в долину тощую под твердь и лаву диких гор

сень апокалипсического поползновенья

в ландшафтах прошлого и розы темной утратив

нить и путь

по тесным улицам вокруг тебя плутаю

пока плутаешь ты в других пошире

вокруг чего-нибудь

Перевод Вадима Козового

Франсис Пикабиа

(1879-1953)

Из стихотворений 1918-1935 гг.

Белая пижама

Ворвавшись в мою хандру

Пастор во всей красе

Тихо вступает на лужок

Прямо в мои владения!

Заходите без обыска попросту

Идите прямо туда где выставлены новинки

Сами видите я не такой как все

Я не знаю проводите меня

все хочу осмотреть

И в залог того что мы во всем заодно

Я принес вам оттиск

Бриллиантовой печатки.

А еще я беспокоюсь вдруг я не я а другой

Как странно...

Новое счастье

Любить друг друга -

это далекое чувство,

далекое, как родина

в годину побед или поражений;

долг велит мне

выступать против -

против всего.

Люди просто не в курсе -

я против исследования,

против анализа,

против веры;

я тружусь над созданьем основ

для грядущего ритма и рифмы,

я как свободные анархисты.

Люди вечно носятся с предвзятыми идеями,

подогнанными к цели,

к подобающей цели,

это как народная песня, в которой все звуки привычны.

В гору идти чересчур тяжело,

повороты и окольные пути,

а также недвижность

на пользу только равнинам.

С тех пор как я жив,

мораль всегда противница счастья.

Плавать

Я мираж, взошедший над литературой

буржуазных абсентов.

Ласковая гипотеза пьяницы, алкоголика,

призрачный автор нового труда!

Дорога уединенно дика,

только местами вспыхивают озарения.

Смерть, уникальнейший вариант

невидимых красот,

возлежит на ложе упокоения.

Я поэт в бунте против правил,

то есть творец плохого поведения.

Перевод Елены Баевской

Жорж Рибемон-Дессень

(1884-1974)

Из стихотворений 1918-1924 гг.

Трое суток

Я вам ничего не сказал

Ибо я

Мертв

Но кое-что я все же скажу

Ибо воскрес

Бывают глаза что желудки

И уши что животы

Для пищи у которой больше нет ничего общего

Ни с желудком ни с животом

Которая больше не проникает в кровь

Кровь

Тело ветреный грациозный пингвин

Ищущий в ночном небе созвездие Плеяд

Маскарад домино

Но больше нет крови

Незримая крыса сиропа из гелиотропа

Порочный круг смеха

Вокруг пупка

Лазарь не воскресай ты скрежет пилы по камню

Единственное что я могу сказать вам наверняка

Воскреснув больше нельзя умереть

Альдебаран

Влияет на приливы в моем корыте

И вот что еще

Когда воскресают

Легко превратиться в самку

Самку сурка

Это не утешение утреннее какао

Но перевертыш воспоминание

Музыкально-немецкой темы

Перевод Виктора Андреева

Жан Арп

(1887-1966)

Из стихотворений

1917-1937 гг.

Времена года их винтики и колесики

до чего же ты синяя весна моя

неплохо ты поживилась

напрасно лето не урвало и себе немножко

звенят зеленые парики

который час

без четверти лето

звезды расшнуровывают себе корсажи

и распускают свои похотливые розы

стрелки дней показывают июль

что-то зима опять припоздала

через плечо тащит бледного как снег человека

он пал под бременем ежедневного зимнего лета

от перебора лета даже квадрат становится круглым

что ни понедельник то зима

зима пополам перепиливает белизну черноты

и запускает гибкую сталь отдельно в каждую половинку

покуда хозяин дома на благоуханных своих корнях почивает

не в силах его разбудить ни разящий клинок черного кофе

ни снег что в этом году выпал так рано

на пасмурных домовых

покуда лопаются ячейки утроб

и в установленные дни открываются краны

из которых хлещут потоки людской листвы

мы опять стали совсем маленькими

и идем за процессией траурных муравьев

у каждого факел в руке

и мышь в зубах

над нами зонтики цифр

и распятая пища очертаниями смутно напоминает осень

***

для говорения язык бесполезная штука

пользуйтесь для говорения лучше ногами

чем плешивым своим языком

пользуйтесь для говорения лучше пупом

язык хорош

для вязания памятников

для игры на чернильной скрипке

для чистки расшитых позументом китов

для ловли полярных корней

но главное язык хорош

для свисания изо рта

и чтоб развеваться по ветру

Перевод Елены Баевской

Антонен Арто

(1896-1948)

Из стихотворений 1922-1924 гг.

Потаенная логика

Город город град огней

Город шума расточитель

Вольный наш освободитель

О лукавый о размытый

Безымянный именитый

Бьются ангелы о стекла

Кони прут сквозь тучи прочь

В небо падают кареты

В ночь ночь ночь ночь.

Это словно пар дыханья

Словно выпот выдох камня

Искупленья крестный ход.

В сшибке четырех ветров

В сходке четырех небес

Конденсируется город

Непреложный город снов

Твой орган роняет в землю

Пыль гремучую громов

Пополняя бесконечность.

Из стеклянной ясной пыли

Зыбких атомов камней

О небесных сеть отдушин

Город ты себя творишь

Город камень твой послушен

Там где горестей граница

На краю тоски немой

Вырос замок потайной

Пепел сердца там хранится.

Дыбом волосы

И словно совершилось непоправимое:

Ужас разбух до предела,

А с ним отчаяние

и беспросветность.

И все это навалилось

На предстоящую жизнь души.

Бог исчез неизвестно куда.

Осталась лишь черная точка,

Туда и канула моя судьба

И съежилась

до той поры,

Когда времена

В абсолют сольются.

Орган и купорос

Этот миг хорош для органа

Сеет ноты ветер крутой

Занося неказистую площадь

Костенеющей снежной крупой

Ты задрипанный городишко

По балконам женщин расставь

Эта манна на голом камне

Лучше дрожи в твоих мостах

Призываю к вечере черной

Где бурлит купоросом вино

И гуляку во мраке ночном

И подростка с памятью сонной

И того кто в поисках слова

В лабиринтах мечты кружит

И того кто в поисках матери

Подле матери возлежит

Город спермы ключиц лопаток

И постелей вздыбленных к небу

Всех зову на грешную требу

Вплоть до ангелов из соборов

Перевод Майи Квятковской

Роже Жильбер-Леконт

(1907-1943)

Из книги "Жизнь любовь смерть пустота и ветер"

(1933)

Темная история

Одетые в парчу крутились акробаты

Мочился небосклон

В продолговатый

Тромбон

Смерть безъязыкая глаза вдевала в уши

И пел редис

И плыли чудеса как души

В свой Парадиз

Кишки земли вздымались облаками

Выл камень на

Кровь под руками

Горбуна

Колпак безносой шпарил отченаши

Яйцо вспухало что есть сил

Его из чаши

Апостол пил

И ветер взвыл как светопреставленье

Взметнулось пламя вкривь и вкось

И преступление

Сбылось

Границы любви

Между губами в поцелуе

Стекло одиночества

Погребальная песнь по славному старику

Умер славный старик

Он больше не сможет пугать

Величественной стремниной своей бороды

Умер славный старик

Он больше не сможет ходить

С блеклой улыбкой на бледных своих губах

Умер славный старик

Он больше не сможет вгонять

Бедных своих детей в нищету и страх

Умер славный старик

И больше не смогут твердить

Что он способен весь мир проклясть вгорячах

Умер славный старик

Он больше не сможет играть

Гром перекатывая в облаках

Умер славный старик

Он больше не сможет царить

На земле и на небесах

Умер славный старик

Клад зарытый в тайник

Спит и глядит впотьмах

В глине гниющий прах

Повешенный

Вся мировая тоска

Засосала под ложечкой так

Что удавка

Затянулась узлом

Огонь ветра

Говорят что до тверди земной

До начала времен

Только ветер живой

Только ветер свистел в пустоте

Ветер что был рожден

Прежде жизни любой

И тренье

Его завихрений

Высекло искру

Первую искру огня